Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP

Palantir
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ:
обещанное переоткрытие desolate! мы снова с вами!
Вверх

Вниз

Naruto: Desolate

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Naruto: Desolate » Страницы истории » With you to the end


With you to the end

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

С тобой до конца

http://i056.radikal.ru/1612/79/dbfc96765ff9.png


Ты сказал, что я тебя убил, так преследуй же меня! Убитые, я верю, преследуют убийц.
Я знаю, призраки бродят порой по земле! Будь со мной всегда, прими какой угодно образ.
Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти!


От одной смерти до другой — через всю жизнь

Uchiha Itachi & Uchiha Shisui

Быть каждый миг рядом — быть целую вечность далеко.

Помнить, как погиб твой лучший друг.
Оставшись в полном одиночестве, хромать по тропе, что друг оставил тебе в наследство.

Видеть, как он страдает за твои грехи.
Даже в смерти следовать за ним, принимая его горести, как свои собственные.

Быть рядом.
До самого конца.

Отредактировано Uchiha Shisui (15-12-2016 00:35:06)

+2

2

Insomnia

Глубокая ночь и я не могу уснуть, сон не идет ко мне, и я не желаю его привлекать к себе, я сам отталкиваю от себя мир сновидений, я не хочу засыпать, ведь закрывая свои глаза, я сразу начинаю окунуться в грезы — но они полны красного цвета, все красное, Шисуи. Абсолютно все, все, что я вижу во сне — окрашено в цвет проклятых глаз, я начинаю ненавидеть красный цвет, ты ведь тоже его не любишь? Но он повсюду, стоит мне на минуту прикрыть уставшие глаза, и красный цвет ударяет в самое нутро моей души, заставляя захлебываться в багровой жиже.  Я смотрю на свои руки и вижу кровь, Шисуи, мои руки по локоть в крови, я вижу ее каждый день, я вижу, как она течет по моим пальцам, и я не могу смыть этот нескончаемый поток кроваво-красного цвета. Не могу.
Снаружи раздаются глухие шаги, наверное, это Кисаме, но я не хочу, что бы он входил в комнату, мне нужно побыть одному, оборачиваясь лицом к двери, я всматриваюсь в просвет между полом и дверью — никого, слышу звук удаляющихся шагов и облегченно вздыхая, прислоняюсь головой к холодному оконному стеклу. За окном идет дождь, шум  капель, ударяющихся о металлический карниз, оглушает, не дает побыть в тишине. Шисуи, здесь всегда идет дождь, я не видел солнечного света очень давно, ирония, не правда ли? Я пытаюсь улыбнуться, но выходит только кривая ухмылка.  Мрак в моей душе и отсутствие ласковых и теплых лучей солнца, под которыми мы любили нежиться дома, в Конохагакуре — будто совпадение, сама природа не желает радовать меня, наказывает  меня за все грехи, совершенные в прошлом, проклиная и оставляя гнить в темноте без надежды на хоть малейший просвет. Но я не жалуюсь, я заслужил, только мне так не хватает твоей жизнерадостной улыбки в лучах утреннего солнца. Позволь судьба хоть на миг увидеть ее, мне стало бы намного легче,  просто, воспоминания не способны исполнить моего желания.
Смотря в даль, я не вижу ничего, кроме непроглядной темени, я прислоняюсь к стеклу лицом и мое неровное дыхание создает туманные круги на стекле, проводя пальцами по стеклу и разрушаю пелену на стекле, я ощущаю влагу на своих пальцах, но я все равно вижу кровь, хотя в реальности мои руки чисты, но ощущение окровавленных рук не исчезает, Шисуи, уже несколько лет, оно — не исчезает, понимаешь?! Ты бы смог смыть мою горечь одним лишь словом, одной лишь улыбкой, но ты мертв. Ты мертв, Шисуи.
Я больше никогда не увижу ее, я больше никогда не увижу твой улыбки, дарящей радость только мне. Ты всегда мне улыбался, только ты и мог так искренне и нежно дарить мне свою улыбку. За все годы, проведенные без тебя, я больше ни у кого не видел такой искренней  улыбки — твоя была единственной. И я помню твою последнюю улыбку в ту ночь, ты падал и улыбался, а меня охватило отчаяние — ведь это был конец. Я возненавидел ту ночь на обрыве, я возненавидел твою улыбку, скрывающуюся во тьме, но я продолжаю любить тебя, слышишь? Я говорю «люблю» в настоящем времени, я до сих пор так сильно люблю тебя.
Знаешь, а мы ведь так и не попрощались, вернее — я не попрощался с тобой, как того хотел. Ты знал, что этот раз действительно был последним, и не соизволил сообщить правды, что покинешь меня навсегда, и больше я не смогу ощутить прикосновений твоих рук. Ничего… Ты все решил за меня, теперь я понимаю, почему ты так поступил тогда, шепча мне на ухо: «Как в последний раз, Итачи», и сжимая мои руки, даже не давая пошевелиться, но я наивно полагал, что ты желаешь вывести меня на более яркие эмоции, коих тебе всегда не хватало. Боже. Как я ошибался, я был так простодушен по отношению к твоим словам, а ты пользовался моей наивностью, прикрывая все своей безукоризненной харизмой. Ты всегда так поступал, а я верил тебе, доверял и другого варианта, быть  просто не могло. Ты для меня все. Но ты просто хотел защитить меня, ты всегда так поступал, ты с самого первого дня защищал меня и оберегал от невзгод, ты методично выстраивал стену между мной и миром, тем самым, мешая мне столкнуться с реальностью лицом к лицу. Но я все равно столкнулся с ней, сурово и без пощады. А тебя не было рядом, и, теперь мне горько, я бы прыгнул за тобой не раздумывая, если бы не твой указ, ведь я обещал тебе защищать деревню, я не сойду с намеченного пути, но и хорошо мне не будет уже никогда, Шисуи. И засыпать без тебя до сих пор так тяжело…

I can't live without you no morе
I can't sleep til you're next to me

Отредактировано Uchiha Itachi (23-12-2016 19:46:23)

+4

3

Два слова определили бы тогда всё моё будущее — смерть и ад
_____________________________

Я знаю, Итачи.
Видят боги — коль они, конечно, не оставили ещё эту грешную землю, — мне всё известно о твоих страданиях. Я лучше прочих знаю о них, я видел их, я чувствовал их, я пропитывался ими насквозь, втягивая ноздрями, как хищник выпивает до дна страх своей жертвы. Мне лучше всех известно это, потому что я — я один — был тем, кто принёс их на чёрных вороных крыльях.
Я знаю, Итачи, что оставил тебя. Вернее, тебе кажется, что оставил — ведь об этом ты думаешь, когда, ночуя в какой-то коморке, вынужденный скрываться на правах одного из опаснейших преступников деревни, сгибаешься в три погибели и сдавленно хрипишь, ударяя себя кулаком по коленям и заталкивая надоедливый кашель обратно в глотку? Я вижу глаза, которые ты поднимаешь после очередного приступа на окно, я вижу эти воспалённые слепнущие глаза. В них читается обида. И злоба. И ещё, быть может, ненависть. Но всего больше — тоска.
Что я сделал с тобой? За что проклял, за что обрёк на вечное, нескончаемое одиночество? Зачем взвалил на твою спину ношу за нас двоих, свято веря, что тебе по силам будет справиться с этим в одиночку? Я верил в тебя — верю до сих пор. Но если бы я знал, если бы я знал тогда, какой ценой тебе дастся это дорога, как будут хрустеть твои кости с каждым новым шагом, который ты через силу будешь совершать, силясь выпрямить спину под тяжестью, подобной небесному своду, — если бы я знал, я бы даже слепым остался жить. Я бы остался с тобой до конца — того самого конца, который очень скоро был бы мне предназначен, стоило только Данзо сдавить свои пальцы покрепче на моём горле. Но я бы остался. На день, на два, хотя бы ещё на один лишний час — и мы непременно что-нибудь придумали бы. Мы бы нашли выход. Мы бы сделали что-нибудь — что угодно, чёрт побери! — чтобы жизнь твоя не была подобна ночному кошмару. Я бы сделал что угодно ради тебя.
Но я смолчал. Я не сказал тебе ни слова, Итачи, потому что был трусом — самой трусливой шавкой из всех. А ещё я был той ещё скотиной, как оказалось. Потому что, больше всего боясь за тебя, по-прежнему по привычке укрывая тебя с головой от всего на свете, я утаил от тебя судьбоносное решение, которые мы обещали друг другу принять вдвоём. Исправить клан, спасти клан, уберечь клан, — об этом мы мечтали, верно? Мы мечтали. Но я предал даже эту мечту, пожелав всё сделать в одиночку, пожелав гордо, как герой, нести всё только на своих плечах, будто бы это могло как-то облегчить твою участь. Я разрушил всё, что мы вместе так долго создавали, и, поверь, я сполна заплатил за эту ошибку.
Я бы мог стерпеть любую кару и любые муки, уготованные человеку, предавшему всё, что он любил, но единственные костры, сжигающие меня изнутри, и единственный нож, способный резать по моей оголённой душе, единственная пытка, безраздельно властвующая надо мной уже много лет — твой измученный, опустевший, остекленевший взгляд. Обращённый в пустоту, он постоянно неизменно натыкается на меня, хоть ты, я уверен, этого не видишь. Не видишь.
Ты не видишь меня, словно я не существую, и от этого становится ещё больнее. Меня больше нет — по крайней мере, для тебя, — и, снова и снова слыша в темноте, как ты по слогам одними губами шепчешь моё имя, я мечтаю лишь о том, чтобы в ту же секунду восстать перед тобой из ада. Или умереть вновь. Только бы не слышать, только бы не видеть, только бы не знать, что ты по-прежнему ищешь меня, думаешь обо мне. Любишь меня.
Я снова срываюсь. Не в силах смотреть на это со стороны, я бросаюсь к тебе, чтобы тряхнуть за плечо, закричать, что есть мочи «Эй, я же здесь!» Но моя протянутая рука снова проходит сквозь тебя, тонет в твоём чёрном плаще и не чувствует его ткани, твоей кожи. Я снова проношусь мимо, едва не падая, и замираю, парализованный. Мне уже никогда тебя не догнать.
Никогда тебя не коснуться.


_____________________________

Всё, что я мог — быть с тобой рядом. Исполняя свою священную обязанность друга и словно пытаясь тем самым искупить свою вину, я был с тобой рядом с того самого дня, как имя твоё стало синонимом проклятья, а улицы нашего общего дома затопила кровь.
Ты дрожал тогда: стоя над телами своих родителей, навсегда испустивших дух, ты дрожал мелкой дрожью, силясь сжать руки в кулаки. Я дрожал вместе с тобой. Сидел неподвижно рядом, у твоих ног, и неотрывно смотрел в одну точку, боясь перевести взгляд не на твоих родителей — на тебя.
Я бы не вынес, если бы увидел тебя в тот момент. Поэтому, вместо того, чтобы сверлить тебя взглядом и будить предчувствие, которое холодными мурашками пробежалось бы по твоей спине, ощущая на себе пристальное внимание призрака, я поднял руку и сжал твою ладонь. Попытался это сделать, по крайней мере, пристроив свою кисть так, будто бы мы действительно держались за руки. Будто бы ты снова мог почувствовать моё присутствие, мою опору. Меня.
За пару мгновений до того, как Саске ворвался в комнату, в эти короткие секунды абсолютной глухой тишины, которую не успели ещё разорвать мучительные вопли твоего брата, я понял истину, которая остаётся со мной до сих пор.
Я могу простить своего убийцу — того, что под видом величайшего блага готов был пойти на любое зло. Но как я могу простить твоего?

Отредактировано Uchiha Shisui (10-01-2017 01:02:32)

+4

4

Зелёный, от дождя намокший злак,
Спускаясь, тянется к рядам холмов.
Вдруг два ворона понеслись в овраг,
В колючий тёрн коричневых кустов.
Как в тихом море облачко висит,
Так дремлют горы в синеве небесной.
И мелкий дождь над ними моросит
Серебряной дрожащею завесой.

Никто не говорил, что будет легко, и никто никогда не говорил, что будет так тяжело. Вся наша жизнь неустанно накрывалась пеленой, искусно сотканной изо лжи и гордости, из высокомерия и громких слов, а все попытки порвать или сдернуть пелену с их голов — оборачивалось, цедящим сквозь зубы, непоколебимым повиновением. «Ты обязан клану…» Ты обязан ему всем, ты его раб, только под личиной хозяина, но то всего лишь маска, за снятие которой — смерть. Может быть сила, данная мне от рождения и по праву, затмила и мой разум? Кто я? Я не герой и никогда им не буду, переступив порог района Учиха в ту ночь, сжимая в руке ненавистную уже тогда — катану, я стал убийцей, даже не уронив на нашу землю и капли красной воды. Я шел поступью убийцы, в моих глазах сверкал огонь уничтожения, а в моей душе гнила правда, чертова, никому ненужная правда. Правда, которую мы хотели привнести в их головы. Почему все вышло так, Шисуи? Я задаюсь этим вопросом уже на протяжении многих лет — и не могу найти ответа, который бы меня устроил. Прости, нас бы устроил, да, для меня до сих пора не существует «я», есть только мы, мы — желающие, жаждущие все исправить и обрести мир. Но может, мы обретаем мир, только лишь издав последний вздох, тогда — ты его уже обрел, а я нет. И только смерть способна показать, кто мы, на самом деле. Тогда я хочу как можно быстрее оказаться в ее объятиях. Но мои желания отходят на второстепенную роль — есть план, есть стремление и я его приложу все усилия к его выполнению.

Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух

Я совершил преступление, злодеяние, но тогда я думал, что совершал преступление во имя благой цели – во имя спасения сотни, нет, тысячи жизней,  но имел я право решать — кому жить, а кому умереть? Кто я, Шисуи, кто? Стоит ли одна невинная жизнь — этой сотни? Ты не в силах мне ответить, а я без устали ищу ответов и их нет. Нет, как и тебя. Сукин ты сын. Прости, теперь я уже не тот парень, которого ты знал раньше, я уже не могу принимать с улыбкой похвалу и одобрение, я перестал улыбаться, даже той, той сдержанной улыбкой. Ее нет, теперь я убийца, я такой же, как и те, с которым я работаю бок о бок на протяжении многих лет. Я убиваю без сожаления, теперь я прерываю чужие жизни, и ни одна мышца не дергается на моем лице. Убивать стало легко. Машина для убийства, хладнокровный преступник, не ведающий пощады — вот кто я теперь, Шисуи. Мой взгляд упирается в пустую стену, я представляю тебя, смотрящего на меня с укором, но даже так, на моем лице ничего не меняется.
После твоей смерти во мне многое изменилось, я,  будто лишился себя самого, потеряв часть себя навсегда, но свято место пусто не бывает — и на место пришло нечто страшное, обладающие силой, способной без сомнений прервать жизнь. И меня это пугает, но не в моих силах исправить, не теперь. Ты знаешь, я всегда стремился делать все правильно, но теперь я сомневаюсь в правильности многих вещей, я постоянно сомневаюсь, представляя, что бы ты ответил — задай я тебе, мучающий меня вопрос, а ведь раньше эти вещи были для меня непоколебимой истиной. Но кто я такой, что бы отвечать за тебя? Никто. Я всего лишь тень самого себя, а что может сделать тень сама по себе? Ни-че-го.

— А если б он рассыпался в прах или того хуже, о чем мечтали бы вы тогда?
— О том, чтоб рассыпаться в прах вместе с ним.

Порой, ощущая металлический привкус крови у себя во рту, я думаю, что мы с тобой могли бы сбежать — только вдвоем, отринув навсегда от себя все тягости клана, обязательств, всей этой навязанной с пеленок чепухи и обрести мир, который касался бы только нас двоих. Но это только лишь мои грезы, грезы, возникающие от безысходности, ты бы может и не одобрил подобной жертвы, доказывая мне — что я хочу поступить неправильно. Как бы я хотел, что бы мне хоть кто-то сказал, что я делаю правильно или неправильно, но я один, и останусь один до конца своих дней. Душу греет только лишь осознание, что мне недолго осталось. И скоро я увижу знакомое лицо. Угадай, чье.
Прости, но болезнь всегда уродлива и я не могу стать исключением, я давно не смотрю в зеркало, ибо знаю, что из отражение в зеркале на меня будет смотреть мертвец. Мне не страшно, нет, я не хочу на себя смотреть — потому что помимо болезненного вида  я буду смотреть в глаза убийцы, я уже сполна насмотрелся в них. Я знаю, как выгляжу, я болен, Шисуи, и моя болезнь излечима, только вот не задача, я не собираюсь лечиться, потому что эта болезнь наказание, настигшее меня по заслугам. Да, знаю, ты бы противился моему решению, убеждал с пеной у рта, что я обязан лечиться, но тебя нет рядом и я вправе принимать неправильные решения, однако для меня: решение не излечиваться — в самый раз. Расплата настигла меня раньше, чем я того хотел. Нет смысла рвать узду и вставать на дыбы. Видишь, как все славно обернулось? И снова, я пытаюсь улыбнуться через силу, но меня охватывает только лишь безудержный приступ кашля и на волю рвется сгусток крови, вид которой я так ненавижу.
Иногда, в этих приступах я чувствую тепло, будто прикосновение теплых ладоней, на краткий миг мне кажется, что чья-то ладонь, касаясь моего плеча — пытается меня подбодрить и успокоить, но ведь это всего лишь иллюзия? Не так ведь? Мне хочется думать, что ты рядом, мне хочется в это верить. Я так хочу. Теперь я сам себе хозяин властный. И снова язвительная улыбка и снова приступ, и кровь в кулаке. Разжимая ладонь, я будто смотрю на свое нутро — пузыристо красную жижу, а при легком свете единственной свечи — оно кажется черным. Чернота внутри меня и она постоянно просится наружу, хочет свободы. Но ее не будет, мы никогда не станем свободны, или станем? Когда же ты мне ответишь.
Мой взгляд устремлен на пламя истлевающей свечи, еще несколько минут и комната погрязнет во тьме, а я не в силах возродить свет. Пламя горит ровно, я перестаю слышать рваное дыхание у себя в груди, в ушах звенит тишина, полная тишина, я тяну окровавленную руку к пламени и уже не знаю зачем, может, болезнь добирается до моего сознания, пытаясь поработить и его, только мои пальцы так и тянутся к свету, и свет для меня — ты, и никто иной. Пламя свечи колышется, как будто чья-то невидимая ладонь проходит сквозь него — я надеюсь, это твоя ладонь. Я так хочу.
Шисуи, —  «Я скучаю», проговариваю твое имя охрипшим голосом, даже не отрывая уставшего взгляда от свечи, вдруг ее пламя зашевелится вновь. Я хочу думать, что ты рядом.

Отредактировано Uchiha Itachi (11-01-2017 01:44:22)

+4

5

I will find you in a burning sky
Where the ashes rain in your mind

Кажется, из нас двоих я должен быть неисправимым оптимистом. По крайней мере, именно за это ты всегда ценил меня, и именно это качество мне самому помогало не свихнуться. Смотреть на мир, в котором постепенно выцветают все цвета, кроме красного и чёрного, смотреть и силиться расслеповать там хотя бы искру яркого света — задачка не из лёгких. И всё же, мне удавалось справиться даже с этим — хотел ли ты в такие моменты быть похожим на меня? — даже умирая, я нашёл в себе силы улыбаться, встречая смерть, как желанную гостью.
Я не могу улыбаться, глядя на тебя сейчас, Итачи. Мне и вовек не набраться такой стойкости, чтобы вынести это, чтобы смотреть на тебя и улыбаться, как дурак, когда ты, задыхаясь в новом приступе, пытаешься оттереть в ледяной речной воде собственную кровь. Мне довелось повидать много подобных эпизодов в твоей жизни и, поверь, если ты тогда был готов выплюнуть свои лёгкие, я чуть не вырвал из груди своё сердце. А потом вспомнил, что оставил его там, в мире реальном и живом, но упрятал его так далеко, что даже каплю моей крови никто не сможет найти. Кажется, я и тут тебя подвёл, хах? И крупицы тебе с собой забрать не позволил. Крупицы того, что всегда должно было принадлежать тебе.
Прекрати. Просто, чёрт тебя дери, прекрати эту пытку, Итачи, и хватит валять дурака! Кого ты хочешь наказать, упорно сжимая себе рот и не делая ни шага прочь от могилы: себя или меня? Я бы мог найти сотню аргументов тому, почему ты должен, обязан был круто развернуться и пойти в обход по сотне извилистых дорог, вернувшись в это место лет через десять, двадцать, не меньше. Но, тут же осекаясь, я вспоминаю, что уже взвалил на тебя и без того слишком много обязанностей, вспоминаю, что вечно без конца от тебя чего-то требовал, даже в те минуты, когда с силой прижимал к себе и в исступлении шептал какой-то полупьяный бред и заставлял, требовал, чтобы ты слушал. Боялся, что ты иначе так никогда и не услышишь самых важных слов.
А ещё я вспоминаю, что всегда желал тебе счастья. Тебе и Саске, которого ты любил и любишь, кажется, до сих пор сильнее, чем смогло бы когда-нибудь полюбить человеческое сердце. Я желал тебе счастья, и сейчас, видя, как ты содрогаешься всем телом, заставляя стены ходить ходуном от того, с каким надрывом разрываются изнутри твои лёгкие, я понимаю, что никогда не хотел для тебя такой судьбы. Смерть была бы тебе благословением и, думая об этом, я ужасаюсь своей отвратительной эгоистичной мысли: если бы ты умер, мы бы снова были вместе.

Be a dose of protection through the blood and the tears
If you losing yourself, then my body is here

Ты никогда об этом не узнаешь, — к счастью или к сожалению, — но я всегда буду оставаться рядом. Позволяя себе слабость, о проявлении которой я раньше и помыслить не мог, когда видел твои восхищённые глаза, смотрящие на меня, как на блистательный идеал, образец для подражания, я запрещал себе даже думать о том, чтобы когда-то сделать это снова при встрече. Позволяя себе касаться тебя — делать вид, что касаюсь, едва заметно прижимаясь пальцами к твоей голове и дёргаясь всякий раз, когда они по самую кисть проходили насквозь, — я обнимал тебя с такой горячностью, которую ты прежде счёл бы за первый признак лихорадки. Я обнимал тебя и, сжимая зубы, что-то шептал сквозь них, по привычке пытаясь ободрить и убеждая себя, что, каким-то немыслимым чудом, ты можешь это услышать. Ты можешь это почувствовать.
Я обнимал тебя, своими полупрозрачными руками пытаясь укрыть по привычке от целого мира, пытаясь дать тебе выплакать, выстрадать вволю, делая вид, что меня ни капли не бросает в бешеную дрожь, когда я вижу не страдание, не боль, не мучения, а бесконечную, не знающую себе границ усталость. Как будто всё, что ты и мог теперь — так это продолжать существовать, как верный работяга исполняя свой долг и не зная в своей жизни ничего, кроме него. Мне бы хотелось думать, что это не так, но, всякий раз натыкаясь на твоё холодное лицо, которому я сам велел оставаться таковым, я думал, так ли неправ был тогда. Быть может, безразличие и впрямь лучше геенны огненной? Быть может, стоит поучиться этому у тебя?
Баюкая тебя на своей груди, вжимаясь руками так, словно это могло бы хоть на секунду сделать меня материальным, я зарываюсь носом в волосы на твоей макушке и жмурюсь, пытаясь вдохнуть твой запах, и не чувствуя ничего, кроме замогильного холода.

Tell me you, will hold me in the golden afterlife
Yeah, you
You don't have to die alone tonight

— Я здесь, — отзываюсь я, и слова мои звучат как обещание, как миллион уже данных тебе несвоевременных обещаний, исполнять которые я научился только после смерти. — Я здесь, Итачи! — чуть ли не вскрикиваю я, разозлившись тому, что ты не слышишь меня. — Я здесь, будь оно всё проклято!
Мои руки снова проскальзывают, и я в бешенстве рычу, резко отшатываюсь от тебя в яростном порыве и поворачиваюсь спиной. Что было бы мне самому легче: не видеть тебя всё это время или каждый раз ломаться вот так, напополам?
— Я здесь, — повторяю я, тяжело выдыхая. И вдруг, новым вихрем разворачиваясь обратно к тебе, штормовым шквалом оказываюсь рядом, хватая за скулы и пытаясь заставить тебя смотреть мне прямо в глаза. — И я ни за что тебя не оставлю. Слышишь меня?! — приближаясь к самым твоим губам, остервенело, неистово, как взбешённый тюремщик, мучающий своего заключённого, я рычу тебе прямо сквозь них, не позволяя даже коснуться. — Ни. За. Что.

Отредактировано Uchiha Shisui (10-01-2017 02:10:13)

+4

6

Свет угас, воспаленными глазами я всматриваюсь в темноту, ищу глазами, сам не зная чего или кого, но я как загнанный невидимым врагом зверь, мечусь глазами в западне, и у меня нет даже лазейки для спасения, я сам, собственными руками загнал себя в угол. Но из темноты доносится голос, до боли знакомый голос, родной голос, его почти не слышно, будто источник голоса находится на другом конце тоннеля, сквозь расстояние и полумрак, доносится до меня, ударяясь об влажные стены. Неужели власть тьмы настолько всесильна, неужели в ее руках безграничная власть, могущая обратить желания в явь, или доносящийся откуда-то, из глубины, голос, твой голос — всего лишь признак помутневшего рассудка? Я поддаюсь вперед, в очередном приступе кашля и мое лицо обволакивает горячий порыв воздуха, ощущение пара, вырвавшегося из емкости с кипящей водой. Обжигающее, но такое приятное ощущение, оно было мимолетным, даже меньше доли секунды, и тем самым – стало ценным, потому что я думал — ты рядом. А потом мое сознание окутала тьма.

— Мертвые живы.
— Каким образом?
— Живы любовью.

Она, сама смерть, уже стоит у меня за спиной, в ожидании, что я протяну ей руку и уйду с ней под руку, уйду без оглядки и без сожаления, делая долгожданный вдох, не наполненный болью и хрипами. Я вижу протянутую ко мне белую длань, она подбирается ко мне все ближе и я отворачиваю свой взгляд, я бы сорвался с места, убегая и страшась оглянуться, но у меня не осталось сил, поэтому я всего лишь отворачиваю лицо и устремляю свой взгляд в противоположную сторону, в надежде, что она поймет, сама смерть, черт ее дери, поймет: не настало еще мое время, я не исполнил, возможно, самого главного в своей жизни — не выполнил обещания.
Лучи солнца играют с каплями утренней росы на траве, а я умудряюсь испортить даже это, орошая ни в чем неповинную зелень красной краской, вновь пожелавшей окрасить симпатичные мне цвета, в ненавистный красный, багрово-красный цвет. Цвет эмблемы нашего клана, чертового, проклятого клана. Сжимая в холодных руках окровавленную траву, в надежде собраться с силами и уйти, я поднимаю потупленный взор, смотря в никуда, только мое стремление увидеть ничто, оборачивается зрелищем, коего я жаждал на протяжении многих лет.
Я вижу тебя.
Тебя, Шисуи.
И будто не существует никакой болезни, будто в моих венах не течет хворь, поражая жизненно важные органы, я будто снова тот, каким был много лет назад, в долю секунды обретя возможность легко двигаться, я подрываюсь к тебе, хоть, и спотыкаясь, от резко нахлынувшей неуязвимости, но я бегу сломя голову и падаю на колени, возле тебя. Ты выглядишь таким же, каким я тебя помню — не изменился, только на глазах повязка, щедро пропитанная кровью. Много лет, как же много лет я желал увидеть тебя, даже таким, беспомощным. Все равно — не имеет значения. Но я желал, блуждая по лесу, или, направляясь на миссии — я не переставал искать глазами твое тело, ждущее спасения и помощи, глупо, но я надеялся, что ты жив — ведь на похоронах твой гроб был пуст. Ведь я стоял в толпе, безразлично смотря на украшенный белыми цветами ящик, и, твердил про себя слова, много раз сказанные тобой при жизни: «Шиноби не плачут», «Шиноби должен оставаться хладнокровным», истины, повторяемые тобой изо дня в день, накрепко засели у меня в голове. И в тот день я не уронил и слезинки, не на глазах у всех, хотя спиной я чувствовал, как сильно окружающие ждут моей слабины. Но я не позволил им насладиться своим поражением. Простишь ли ты меня за это?
Дрожащей ладонью тяну к тебе руку и осекаюсь, ведь может ты всего лишь моя галлюцинация, я слишком часто представлял в своей голове нашу встречу, потому что так и не смог простить себя, за то, что не уберег тебя и не остановил. Я не спас тебя от бездны, Шисуи. Но даже если ты просто видение, я хочу насладиться им сполна.
Проводя рукой по твоему лицу и ощущая тепло, уголки моих губ трогает улыбка, а из недр в груди не собирается вырываться наружу, омерзительный уже мне самому — кашель. И будто не было всех этих лет, ничего не произошло. Все хорошо, как ты и говорил. Единственное, я не знаю, что в таких случаях говорить, но ты же знаешь, из нас двоих — не я мастер красивых и берущих за душу слов, ты был талантов во всем. А я лишь глотал каждое твое слово, может я был твоей тенью: молчаливой и безликой?
Я улыбаюсь, — произношу я, ласково обхватывая твое лицо своими ладонями, — Улыбаюсь. К горлу подступает комок, а глаза наполняются слезами, но шиноби не плачут…  Сквозь пелену соленой воды сложно разглядеть черты твоего лица, веки мои невольно сжимаются, и капля предательски катится по моим впавшим щекам. Не в силах говорить, потому что мой голос будет дрожать, хоть и не от горечи, но я не должен показывать эмоций — даже сейчас, понимая, что «ты» всего лишь мое воображение, подпитываемое болезнью, я не могу стать тем, каким ты хотел меня видеть под покровом ночи. Слыша твой голос, отвечающий мне, видя твою улыбку, я теряю контроль над собой — течение времени потеряно, все вернулось на круги своя. Но иллюзии опасны. В них ты можешь потерять самого себя. Делая глубокий вдох, и не обращая внимания на возникающую внутри боль, я прижимаюсь к тебе, запуская холодные пальцы в твои кудрявые волосы, радуясь, как ребенок, только вот я взрослый, и нет времени наслаждаться, как я бы того хотел.
Мне нужно идти, — еле-еле выговариваю я в твое плечо, я не хочу отрываться от тебя, не хочу покидать эту иллюзию, не хочу, но я не хотел многих вещей в своей жизни, а мне приходилось их совершать. Сегодня последний день, день, который принесет мне искупление — я наконец умру. Ты же ждешь меня? По крайней мере я надеюсь, что ждешь.
Поднимаясь, мои руки скользят по твоему телу, я медленно встаю, пытаясь замедлить момент нашего расставания, хотя мне подобная блажь непозволительна — Саске уже встретился с моим клоном и спешит увидеться со мной настоящим. Потерпи еще немного. Я не буду с тобой прощаться, мы же увидимся?
И пусть все было не взаправду, и пусть все было не всерьёз, но уходя, я улыбался — эта иллюзорная случайная встреча дала мне сил идти дальше, дойти до конца — ты снова меня приободрил. Спасибо. Я обернулся, в надежде увидеть тебя напоследок, но не увидел никого. Улыбнувшись, я ушел прочь. Меня ждал последний бой.

_________________________________

Прости, Саске, следующего раза не будет

Жаль, что я прощаюсь с тобой так, видя твои напуганные глаза, мечущегося из стороны в сторону, у тебя не осталось козырей против меня, тебя пугает твое бессилие, но ты стал сильным и я верю в тебя. Ты достигнешь высот, коих я не достиг, заблуждаясь в своей всесильности. У тебя все будет хорошо, а я?
Я, я устал. Я отдал свою жизнь, надеюсь, что не впустую, но не мне судить. Судить меня можешь только ты, брат. Прощай.

Смотри, я умираю, но все ж не буду каяться,
А под руку, как кошка, тихонько ночь ласкается.

Странно, видеть себя со стороны, лежащего на холодном камне, видеть себя мертвым, видеть свое бездыханное тело с побелевшими глазами, смотрящими в пустоту. «Вот и все», — думаю я, обращая свой последний взор, на маленького брата, чей силуэт начинает скрываться под падающими полупрозрачными полотнами, закрывающими его от моих глаз. Теперь я по другую сторону баррикад, теперь я мертв. Теперь для меня не существует жизни, мне открывается дорога в бесконечность, дорога, облегчающая мой земной путь, но я не хочу проходить его в одиночку. Я был один слишком долго. Где ты? Но словно из ниоткуда, ощутив ладонь на своем плече, я оборачиваюсь.
Ты здесь, — бросаясь тебе навстречу, радостно произношу, — Ты рядом.

Всю жизнь прожить как будто не всерьез.
Всю жизнь искать ушедшего во тьму.
Избавившись от странных детских грез,
Принять назад их ветреный обман.
Желать увидеть вновь веселый этот взгляд,
Желать увидеть вновь знакомые черты.
Вдруг осознать, что нет пути назад,
И некуда бежать от пустоты.
Попытки тщетны изменить судьбу.
Попытки тщетны обрести себя.
И смерть найти, на радость иль беду,
От рук того, кто не простил тебя.
Но улыбнуться, глядя в небеса.
Но улыбнуться просто оттого,
Что, закрывая навсегда глаза

Увижу вновь любимое лицо...

Отредактировано Uchiha Itachi (11-01-2017 13:39:42)

+5

7

Шиноби практикуют огромное множество различных пыток. Сенбоны, методично загоняемые под ногти, психологические истязания сводящими с ума иллюзиями, накачивание ядами, приводящими к медленному, постепенному уничтожению организма изнутри, заставляющими в агонии молить о пощаде и ломающими любую, даже самую непокорную волю. Шиноби — мастера убийств, иной раз столь изощрённые в своём искусстве, что от вида их творений кровь стынет в жилах. Но ни одна тюремная пытка не доставит столько мук, ни один шиноби не истерзает другого с такой безжалостностью, ни один сенбон или ржавый гвоздь, загнанный по шляпку в череп, не причинят столько боли, сколько беспощадная, насмешливая, по-звериному кровожадная судьба, будь она трижды, миллион раз проклята. 
Скажи мне, ты, гнилая тварь, играющая нами, как марионетками, в своём поганом театре; скажи мне, та замызганная изменница, что зовут судьбою, роком, долею, предназначением, скажи мне, если осмелишься встретиться с глазу на глаз. Скажи мне, ты довольна? Скажи мне, ты смеёшься, задыхаясь, словно падальщик, заткнувший глотку мёртвым мясом, смеёшься, глядя на то, как он проносится сквозь меня и падает на пол, на колени перед тобой? Ты клокочешь, торжествуешь, когда я кричу, как бешеный, надрывая глотку, уже не чувствующую боли? Твой ли ядовитый голос эхом разносится по миру мёртвых, когда я стою на месте, не в силах повернуться и взглянуть на согнутую спину, прежде бывшую всегда горделиво прямой? Твоя ли издёвка щекочет мне ухо, когда сквозь его слова — такие далёкие, с трудом способные прорваться сквозь завесу между нами, — я слышу полную хищнического наслаждения фразу: «Он уже не твой»?
Ошибаешься, проклятая. Сквозь дни, и месяцы, и годы, сквозь время, которое тебе, старуха, неподвластно — он всё ещё мой. Как я — его весь, со всеми помыслами и ядом отравленными мечтами, со всеми жертвами и улыбками — его весь без остатка.
Он всё ещё мой.
И я знаю, что он вознамерился сделать сегодня. Читаю в каждом его жесте, в каждом надрывном движении, совершаемом на одном лишь упорстве. На одном лишь желании дожить до того дня, к которому он шёл всю жизнь. Я знаю, что он вознамерился сделать сегодня, и мне это не нравится. Но, если спросит он меня однажды, правильно ли он поступил тогда, я скажу: да. И повторю так ещё тысячу раз, какой бы вопрос он ни задал, в каком бы решении ни сомневался. Я повторю это, когда в груди будет греметь цепями яростный протест, и ответ мой всё равно будет искренним. Я скажу ему, что каждый шаг, совершённый им с тех пор, был верным. Потому что я, в отличие от него, не сделал ни одного с тех пор, как камнем рухнул в безду. И не было у меня прав его судить.
Ты бы и в живого меня не туда уткнулся, Итачи. Неужели забыл, как я выгляжу? Забыл, что я на полголовы ниже, когда ты пытаешься ухватить моё лицо руками? И волосы у меня не настолько воздушные, чтобы ты мог так высоко задирать руки, зарываясь в них пальцами? Я, впрочем, не сержусь на тебя: лишь усмехаюсь горько про себя и послушно пристраиваюсь к тебе так, чтобы ты попадал точно в нужный уровень. Мне, конечно неудобно, но я уж как-нибудь потерплю. Скоро ты и сам всё сможешь увидеть.
— Я знаю, — выдыхаю я, положив подбородок на твоё плечо, как верный пёс — на колени своему хозяину. — Осталось совсем немного, Итачи. Ты уж не оплошай, — смеюсь я, уже репетируя то, как буду говорить с тобой, когда всё кончится. Тебе же не хочется видеть мою хмурую мину? К твоей-то я уже давно привык.
Ты обернулся — я стоял напротив тебя в тени, там, куда не забиралось своими лучами рассветное солнце, и, скрестив руки на груди, провожал ободряющей улыбкой. Иди уже. Ты ведь знаешь, я ненавижу долгие прощания. Я сделал для тебя исключение только один раз.

_____________________________

Мне неведомо, какие чувства испытываешь ты сейчас, падая мёртвым грузом на каменные развалины, но сам я чувствую облегчение. Я чувствую освобождение. Твоё. Моё. Наше.
Мы с самого начала несли этот крест вместе. Мы прошли этот путь от начала и до конца: я начал эстафету, и я же передал её тебе. Но теперь, когда эта бешеная гонка окончена, а я уже жду тебя на финише, мне страшно подумать о том, какой град проклятий ты выльешь на меня, давно уже поняв, насколько сложнее оказалась твоя дистанция. Но я это стерплю. Я начал это — и вынесу отныне всё. Ибо ты — снова рядом. Снова со мной.

Call me a sinner
Call me a saint
Tell me it's over
I'll still love you the same

Кажется, когда мы виделись в последний раз, ты запомнил меня слепым. Таким я и окажусь перед тобой сейчас — такова уж участь тех, кому суждено провожать души в мир иной следом за собой. И я, честно говоря, счастлив, что привилегия эта досталась именно мне.
— И что значит этот взгляд? — наклонив голову, я смеюсь, прекрасно понимая, как, должно быть, ты испуган, когда вместо меня привычного ты снова видишь эти закрытые окровавленные веки. — Даже так я всё ещё могу видеть твоё лицо.
Всегда буду видеть его перед собой.

Call me your favorite
Call me the worst
Tell me it's over
I don't want you to hurt

— Идём, — хватая тебя за руку, я делаю шаг вперёд и уношу тебя за собой на ветру. — Ты не представляешь, как я тебя ждал.
Как мне тебя не хватало.
Как я любил тебя — как я люблю до сих пор.
Как. Чертовски. Сильно. Люблю.

_____________________________

http://s020.radikal.ru/i709/1701/79/97c2928fe387.png

Отредактировано Uchiha Shisui (17-01-2017 18:35:08)

+3


Вы здесь » Naruto: Desolate » Страницы истории » With you to the end


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно