Главное — вовремя выскочить. Успеть шмыгнуть за порог до того, как Шизуне примется хватать её за ноги, всеми правдами и неправдами уговаривая Цунаде отказаться от своей ужасной, как ей казалось, затеи. А поскольку затей этих в голове у Принцессы слизней было навалом, — нужно же было раньше как-то развлекать себя во времена бесконечных скитаний от одного казино до другого, верно? — то умением этим она успела овладеть в совершенстве. Конечно, задумай Цунаде что-то по-настоящему серьёзное, она не стала бы церемониться и сурово  наказала за неповиновение, но вот ссориться с Шизуне по мелочам у неё не было никакого желания. Она ведь ей давно стала родной, и с пренебрежением относиться к той заботе и тому рвению, с которым её помощница всюду сопровождала своего сенсея, Пятая просто не могла.  А потому, в качестве отвлекающего манёвра бросив в руки Шизуне хрюшку Тонтон — «Прости, дорогая», — Цунаде испарилась из кабинета, захлопнув за собой дверь, и исчезла из резиденции со скоростью, которой позавидовала бы даже Жёлтая Молния Листа.
Идея отправиться на разыгравшийся в Конохе праздник появилась совершенно спонтанно. Присутствуя на его открытии в качестве Хокаге, Цунаде, стоявшая на невысоком помосте, неожиданно ощутила себя несоизмеримо далёкой от остальных жителей. Будто бы те жалкие несколько метров над землёй, которые разделяли её и остальную оживлённую толпу, были высотой со скалу Хокаге — с которой, кстати, на эту самую толпу взирало её каменное изваяние. И эта пропасть, наличие которой вдруг оказалось настолько явным, стала для Пятой таким открытием, что она тут же решила: она просто обязана провести фестиваль среди этих людей. Не отделяться от них баррикадами из столов, уставленных сверхсрочными донесениями и прошениями, не смотреть с тоской на воцарившееся в Конохе веселье из своего широченного окна, а быть его частью. Быть там, где она и должна — рядом с ними.
Шизуне эту идею, конечно же, не одобрила, в очередной раз напомнив о том, сколько отложенных дел Хокаге ещё предстоит переделать, чтобы хотя бы нагнать свой рабочий график. К тому же, свежи были в её памяти воспоминания о том, какой буйной Цунаде бывает, когда входит в раж, и какой потрясающей, легендарной неудачей она обладает. Разве можно было отпускать на кутёж женщину, которая и прежде-то не заботилась а своих долгах, а теперь и вовсе едва ли знала счёт деньгам? Но если проиграть те чудом появляющиеся у неё десятки тысяч рьё было не так уж и жалко, то проиграть Коноху было бы… Неудобно.
Впрочем, доводы разума Цунаде, как всегда, не остановили, и она по обыкновению поступила так, как сама считала верным и правильным. А потому уже через несколько часов она основательно обосновалась в одном из баров, куда любила заходить ещё по молодости. И хотя место прежнего хозяина уже давно заменил его сын, продолживший дело отца, а обстановка мало чем напоминала привычный интерьер, дух этого места не изменился, и Цунаде в полной мере наслаждалась им. Было в этом месте что-то неуловимо приятное, тёплое, роднящее и сближающее её со всеми посетителями.
Поначалу визит Хокаге вызвал некоторое напряжение среди клиентов: повставав со своих мест, они учтиво поприветствовали главу деревни и, даже сев обратно на свои места, не позволяли себе согнуть спины. Цунаде подобные формальности были сегодня не нужны, и хоть она не собиралась терять голову в неудержимом потоке всеобщего веселья, видеть вокруг каменные маски невозмутимой сосредоточенности ей не хотелось совершенно. А потому первое, что она предложила — это сыграть. Как делал это раньше дедушка Первый, Пятая решила расположить к себе людей, объединив их одним общим делом, атмосфера которого располагала к тому, чтобы сбросить лишний официоз. И сделала она это, как оказалось, не зря.
Дедушкина внучка, родная кровинушка Хаширамы, унаследовавшая от него добрую половину пороков — если не все разом, — Цунаде оказалась не лишена и толики его мудрости, ведь ей даже хватило ума не лезть на рожон, когда игра снова перестала ладиться.
— О-о-о, всё понятно, это сговор, — протянула она недовольно, хотя всем уже было понятно, что это лишь шутка. — Вот так вы, значит, обращаетесь со своей Хокаге? Ну, ничего! Сейчас я выпью — и тогда берегитесь! Игра у меня как по маслу пойдёт.
Едва ли, конечно, удача впервые улыбнётся ей, особенно после пары рюмок саке, но это было неплохим поводом для того, чтобы взять небольшой перерыв и выйти из игры, оставшись во вменяемом состоянии. О, будь Шизуне здесь, она бы гордилась сдержанностью своего сенсея. Гордилась бы тем, какие изменения произошли с ней, когда она надела на свою голову шляпу Хокаге.
Уже на обратном пути, самую малость поддав саке для уверенности, Цунаде, крутя головой по сторонам, столкнулась с кем-то, уперевшимся ей прямо в грудь, и недоумённо замерла. И хотя неловкая пауза оказалась достаточно длинной, разглядеть толком лицо  незнакомца, скрытое под капюшоном, женщина не успела. Бледная, чрезвычайно бледная кожа — вот то единственное, что она успела заметить, прежде чем тот, бормоча что-то себе под нос, в спешке ушёл в конец зала.
И ей бы отпустить его с миром, забыв про это случайное столкновение, но незнакомая фигура, никогда прежде не попадавшаяся ей на глаза в деревне, немало заинтересовала Цунаде. А где был её интерес, там и находился за считанные секунды способ этот интерес удовлетворить. Тем более что повод для знакомства в баре придумать было несложно.
— Хей, — коротко и просто позвала Цунаде, оказавшись рядом со столом, который незнакомец занял в одиночку. Не дожидаясь ответа, она села прямо напротив него, проведя пальцем по ребру карточной колоды, прихваченной ею с собой, и с улыбкой предложила, — сыграем?

Конечно, Цунаде не знала всех жителей деревни в лицо. На это, наверное, даже Третий был неспособен, хоть он и прожил в Конохе всю свою долгую и нелёгкую жизнь. Но даже так, оставаясь вовек неразлучным со своей родиной, невозможно было упомнить абсолютно всех, кто населял этот огромный улей, как не упомнить всех листьев на дереве. Памятуя об этом, Цунаде, откровенно говоря, даже не пыталась как-то держать образы людей в своей голове: те, с кем она виделась из раза в раз, запоминались сами собой, остальные всплывали редкими отголосками, которые на подсознательном уровне интуитивно подсказывались, доводилось ли Пятой когда-либо встречаться с тем или иным человеком.
В случае с человеком, к которому Сенджу подсела сейчас, даже к шестому чувству взывать не пришлось: он сам сдал себя с головой, не произнеся ещё ни слова.  Очевидно ведь, что каждому жителю Конохи, от мала до велика, от шиноби до простого мирного жителя, было известно, кто такая Сенджу Цунаде. Было известно, как она выглядит, был знаком её голос, её зелёный халат, по которому её запросто можно было узнать даже со спины — особенно со спины, — и, конечно же, была знакома ромбовидная печать на её лбу, подобную которой пока что едва ли сыщешь в мире. А ещё каждому было известно, что она — Пятая Хокаге, Тень Огня, укрывающая деревню под своей сенью. И что к ней всегда нужно относиться с должным почтением, даже если она сама тут же отмахивается, когда жители встают со своих мест при виде неё. Исключением был один только Наруто, но он уже сам по себе был настолько уникальным индивидуумом, что перенять его манеру не смог бы никто.
Цунаде нельзя было назвать охочей до почестей. Но именно то, что часть из них уже давно стала традицией, помогло Пятой почти наверняка безошибочно распознать в незнакомце чужеземца.  И то, что он спросил её имя, лишь укрепило её в этой догадке.
— Цунаде, — легко и просто представилась она, как делала тысячи раз до этого, путешествуя на вольных хлебах. Как делала до того, как вместе с ответственностью за всю деревню на её плечи взгромоздилось бессчетное множество формальностей, которые костью вставали в горле, мешая вести привычную жизнь.
«Кимимими», — усмехнулась она про себя, мысленно пробуя произнести это имя правильно и не запутаться в количестве слогов «ми». — «Очаровательно».
Кивком головы поблагодарив за предложенную рюмку, Пятая отсалютовала ею, эхом отозвавшись на короткий тост, и лёгким движением осушила всю маленькую чашечку, почувствовав лишь едва ощутимое прикосновение тепла к своему горлу. Вот они, очевидные минусы увлечения алкоголем: редко когда ему удавалось тронуть Цунаде, редко когда она чувствовала его вкус после третьей-четвёртой рюмки. Приелось, не иначе.
— Не видела тебя здесь раньше, — как бы между прочим сказала Пятая, с затаённым интересом поглядывая на две красные точки, яркими пятнами глядящими на неё со лба Кимимими.
«Это печать или татуировка?» — всё гадала она, припоминая, не знакомо ли ей такое фуиндзюцу. Впрочем, откуда же ей знать: печати не были её самой сильной стороной, и, пусть она знала многое, с мастерами клана Узумаки в этом деле ей никогда не сравниться. Уж они-то наверняка узнали бы этот рисунок. Она — нет. А потому Цунаде очень быстро махнула на это обстоятельство рукой.
— Не из этих краёв? — предположила она, сложив карты в своей руке в ровную стопку и протянув её своему противнику по игре. — Кой-кой?
Предлагая одновременно выбрать и игру, и, чтобы не терять времени даром, сразу вытянуть свою карту, если идея его устраивала, Сенджу вновь посмотрела прямиком на своего нового знакомца, приметив в его чертах нечто… Угрожающее. Затаённую опасность, тщательно скрываемую за улыбкой. Ту самую опасность, которая исходит от каждого шиноби.
Он определённо не был простым проходимцем.

Цунаде была явно не из болтливых, и находкой для шпиона её никак нельзя было назвать. Проведя много лет в путешествии, за время которого она рассказала о себе от силы десять слов правды, помноженные на сотни недовольных отмашек и столько же минут настырного молчания, она привыкла к тому, что некоторые особенно любопытные знакомцы пытаются выведать что-нибудь о ней самой. Ей же такая известность и гласность даром не сдались, тем более что из своего прошлого она без хмурой мины могла слышать только собственное имя. Время от времени кто-то, невесть откуда знакомый с её внешностью, к этому имени прибавлял прозвище «Легендарная» и «Принцесса», но, чем больше Цунаде погружалась в непробиваемое молчание, тем реже эти фразы становились слышны. Шиноби помнили о ней, но простые люди — нет, и, проводя всё больше времени среди них, Сенджу замечала, что со временем её всё чаще кличут Легендарной Неудачницей, чем коноховской Принцессой Слизней. Тем лучше было для неё самой: с именами пропадало прошлое, от которого она пустилась в оголтелое бегство, а с прошлым пропадали вопросы, которые вскоре ей почти перестали задавать.
И хоть те времена давно минули, вынудив Цунаде выйти на свет уже не только в роли саннина, но и в качестве Хокаге, излишне много рассказывать о себе она по-прежнему не любила. Мало радостного случалось в её жизни, много горестного, и незачем было кому-то знать о том, какие камни, привязанные петлёй к её шее, до сих пор, даже спустя годы, упорно тянут её на дно. Хотела ли она оказаться на страницах чьей-то книги? Пожалуй, ей было всё равно. Тем более что своё место она наверняка уже нашла в книгах Джирайи, который настолько старательно следил за её жизнью — особенно за той её частью, что проходила в банях, — что материала хватило бы на увесистый пятитомник. Проверять свою догадку Цунаде, правда, не спешила, предпочитая пребывать в неведении, но избавиться от этих подозрений так и не смогла.
Принявшись привычными движениями раздавать карты, часть из них раскладывая на столе, Пятая краем глаза заметила жест Кимимими и поначалу не придала ему никакого значения. Но потом, уже завершая раздачу и понимая, что новый знакомец вовсе не собирается поправлять неудобно сползшую накидку, она заподозрила, что совершено это движение было намерено. Нелепая, чудная догадка повеселила Цунаде, когда она представила, что это и впрямь может оказаться правдой и тогда ей пришло в голову поддержать игру. Оголённое плечико — это, конечно, хорошо. Но у Пятой было кое-что посерьёзнее.
Небрежно смахнув края своего зелёного хаори так, чтобы они якобы не мешались ей, болтаясь спереди, Цунаде тем самым открыла вид на свою блузку, вырез на которой позволял довольствоваться видами объёмного бюста Хокаге, легенды о котором ходили ещё дальше, чем она сама. С прежним невозмутимым видом осушив новую рюмку саке, проглоченную с той же лёгкостью, что и предыдущая, а после завершив раздачу, Цунаде беглым взглядом осмотрела свою стартовую руку и мысленно отметила, что в этот раз ей достались неплохие карты. Что, разумеется, не давало никаких гарантий на то, что победа достанется ей.
— Мои истории достойны разве что посиделок за горячительным, потому что вращаются из раза в раз вокруг него, — сказала Пятая, положив карту на одну из тех, что были разложены на столе.
В этом она не лукавила: у неё действительно накопилось немало историй о том, как — успешно и не очень — проходили её визиты в бары и казино, что было, пожалуй, единственным, чем она делилась охотно. Весёлые, беззаботные, никак не касающиеся чего-то важного, существенного в её жизни, они ничем не обременяли её, а потому с лёгкостью могли быть рассказаны. Другое дело, что интересовались ими не все. И уж точно не заезжие писатели. Если они, конечно, трудились не над сборником пресловутых баек.
— Что поделать: скучная жизнь, — отшутилась она.

Не то, чтобы Цунаде холодно относилась к мужчинам, совершенно не прельщаясь ими, но, так уж вышло, что со смертью Дана интерес к ним резко поубавился. Какие-то случайные контакты, ни к чему не обязывающий флирт, тонкие намёки, игра слов, соблазнения разной степени успешности — всё это было не для неё. Не для женщины, которая, позабыв напрочь про сдержанность, тактичность и про детские уроки, гласившие, что проигрывать всё до последнего рьё, равно как и глушить спиртное бутылками, — плохо, позабыв про то хорошее, что в неё старательно вкладывали годами, всё равно не могла пойти на предательство. Излишне дерзкие взгляды и откровенные намёки, любые случайные связи — всё это в её глаза приравнивалось к самому настоящему предательству того чувства, которое она испытывала к Дану. Если и пытаться чем-то заглушить боль от разлуки с ним, то чувством не менее сильным, чем то, что смог пробудить когда-то он. Так было правильнее. Так он мог видеть — если мёртвые, конечно, действительно наблюдают за живыми с того света, — мог видеть, что внутри неё вновь разгорается что-то нежное, тёплое, светлое. Цунаде почему-то думалось, что после своей смерти, видя её истязания, он желал ей только этого.
Впрочем, не только в любви к Дану было дело. Несмотря на свой молодой вид, Цунаде всегда держала в голове мысль о том, что по возрасту ей уступают большинство боеспособных шиноби. Не утратившая молодости и бодрости духа, но ни на миг не забывающая о том, что с большинством людей из окружения её разделяет разница в несколько десятков лет,  Сенджу не прельщалась ни оголёнными телами молоденьких юношей, ни чем бы то ни было ещё. В конце концов, она ирьёнин. Чем таким её может удивить юнец, и что нового она может увидеть под откинутыми краями накидки, если во время операций ей доводилось любоваться на всё это не раз и не два?
Дальнейшие «небрежные» манипуляции Кимимими были проигнорированы, и Пятая, сложив карты у себя в ладони в одну стопку,  опёрлась локтями на стол, ожидая хода своего противника. В игре она старалась быть внимательной.
— Оглянись, парень: ты в деревне шиноби. Здесь у людей найдётся мало забавных историй. А если поспрашиваешь кого-то постарше, — Цунаде крутанула пальцем в воздухе, словно описывая этим жестом пространство бара. Разумеется, под «людьми постарше» она подразумевала тех, кто был старше Кимимими, а не её самой. Однако уточнять этот момент она не стала: её новый знакомец был волен понимать эти слова, как угодно. — ...то наберёшься таких историй о войне, что иной раз волосы встают дыбом. Хотя, может это тебе и нужно для твоей книги?
Пятая выпрямилась, сев поудобнее, и снова принялась по одной перебирать большим пальцем свои карты. Уж не стоило ли ей принимать хороший расклад за дурное предзнаменование? А, впрочем, она рано начала волноваться. Вот если она неожиданно выиграет — это будет поводом для беспокойства.
— Если так хочешь историй, можем на них и сыграть, — со смешком предложила Цунаде, подняв хитрый взгляд на сидящего напротив юношу. — Проигравший рассказывает историю из своей жизни на тему, которую задаст победитель. Как тебе такой расклад?
Цунаде была явно не из болтливых. Но был, однако, способ — один единственный — заставить её рассказать чуть больше.
И этот способ — пари.

Слишком пьяная, чтобы следить за правдивостью истории, льющейся ей в уши стараниями Кимимаро, и слишком трезвая, чтобы лить ему что-то в ответ, — вот в каком состоянии находилась Цунаде, открывая их первую партию. Отличаясь особой выносливостью не только из-за своей принадлежности к клану Сенджу, но и благодаря богатому жизненному опыту, включающему в себя не одну посиделку в обнимку со спиртным, Пятая могла позволить себе без зазрения совести напиваться, не боясь последствий, и в этом было её главное преимущество. Кажется, чтобы свалить её и развести на пари с Райкаге, потребовался не один десяток бутылок, выпитых практически в одиночку (малышка Шизуне не в счёт, она ещё совсем зелёная для того, чтобы составлять Цунаде хоть какую-то компанию в этом). Сколько же ей понадобится теперь, когда Кимимими ни на шаг не отставал от неё?
— Как люди растут? — Пятая вопросительно изогнула бровь. — Каждый растёт по-своему. Пёстрая, должно быть, солянка выйдет из твоей книги.
Сколько было на свете шиноби, сколько было людей — ровно столько же существовало историй роста, становления, осмысления, и все они были до того различны при одинаковых условиях, что едва ли хотя бы часть из них можно было уместить в одной книге. Писать о жизни — всё равно что пытаться объять необъятное, как казалось Цунаде. Так не разумнее ли было тогда приняться за что-то более конкретное?
Взять хотя бы их троицу. Одни из немногих шиноби, переживших Вторую Мировую Войну, более того — герои этой войны, что уж тут скромничать. Каждый из их троицы, включая Джирайю с Орочимару, мог рассказать о своей жизни такую длинную и увлекательную историю, что впору было бы писать не одну, а сразу десяток книг. И как этот чудак только думает уместить такое множество в столь малом размере, да ещё и распыляясь на совершенно разрозненные истории? А, впрочем, творцы ведь мыслят совершенно по-другому.
— Я хоть и книгу не пишу, но байки тоже люблю послушать, — беззаботно махнув рукой на путаницу в обращениях, ответила Пятая. — Рассказывать по десятому кругу про собственные приключения становится со временем ужасно скучно.
Как и пить десять лет подряд один и тот же алкоголь, как и бродить в компании одного и того же человека. Какой бы скучно ни была история её нового собеседника, ради разнообразия Сенджу и её готова была с интересом выслушать, лишь бы было что-то новенькое. Прежде, правда, предстояло ещё выиграть эту партию, а концентрироваться как следует на игре у охмелевшей Хокаге получалось временами плохо.
Последняя карта легла на стол, и Цунаде, теряющим резкость взглядом глядящая куда-то мимо Кимимими, не сразу поняла, что тот сбросил свои карты на стол, признавая поражение. «Я… Выиграла?» Не сразу поверив этой шальной мысли, Пятая проморгалась, поглядев на стол и на своего оппонента, и только потом, принявшись собирать колоду для новой раздачи, осознала до конца, что произошло. «Просто случайность», — успокаивала она себя, перемешивая карты. — «Такое ведь бывает. Сейчас войду в раж, и всё опять пойдёт по накатанной».
И всё же побеждать было приятно. Непривычно. И очень приятно.
— Тему… Тему… — отложив готовую для раздачи колоду, Цунаде подняла наполненную рюмку, словно та могла ей как-то помочь думать. После недолгих размышлений Пятая наконец выдала, — что самое необычное тебе доводилось видеть в жизни? Ты же путешественник, много удивительных странностей, должно быть, успел повидать?
Коротко глянув на Кимимими, Пятая залпом опрокинула чашечку саке, понадеявшись на то, что сидящий напротив собеседник не уловил проскользнувшие в её взгляде скептицизм и иронию. Ну не могла она спокойно называть бывалым путешественником юношу, которому от силы дашь лет двадцать на вид.

Чем выше градус, тем больше процент веры самым безумным небылицам. И хотя доля сомнений в правдивости истории, так вдохновлёно рассказываемой Кимимими, не покидала Цунаде, она не стала ни прерывать рассказчика, ни задавать ему какие-то уточняющие вопросы. Наоборот, она всячески ободряла его, время от времени восклицая что-то вроде «Да ладно?» и «Неужели?». В конце концов, что плохого в небылице, если выходит она такой задушевной, что ей на мгновение даже хочется поверить? Цунаде порой и сама таким грешила, хотя её истории были… ближе к реальности.
— Справился со штурвалом в лютый шторм? Да у тебя в родословной затисался славный моряк, не иначе, — хохотнула Пятая, про себя подумав, что, если бы он и впрямь «справился», они бы в итоге не разбились и не причалили к берегам на досках. Впрочем, тогда эта история была бы совсем за гранью фантастики.
— За твои скрытые таланты! — провозгласила она, поднимая рюмку и обозначая тем самым, что рассказанная история ей вполне сгодится. Интересно же было? Интересно. А о достоверности речи не шло.
Осушив рюмку и тряхнув головой, чтобы собрать расползающиеся по углам мысли в кучу, Цунаде взялась за новую раздачу с уже подготовленной для этого колодой. Стартовая рука, с которой ей предстояло начинать в этот раз, оказалась не менее, а то и более перспективной, чем в прошлый раз, и Сенджу, окрылённая своим предыдущим успехом, горделиво расправила плечи, готовясь к новым свершениям. Нечасто ей выпадал шанс начать игры так хорошо — надо было этим пользоваться.
Кто-то мог назвать Цунаде плохим игроком, но на самом деле причина всех её поражений крылась в двух вещах: патологическом невезении и упорстве. Упорстве, больше похожем на ослиное упрямство, с которым Пятая из раза в раз, не желая сдаваться, лезла в новую партию, имея в кармане от силы пару рьё. Упорстве, держащем на одной лишь вере, на одной надежде в то, что однажды её настигнет неслыханное везение. И что однажды оно не станет синонимом дурного предзнаменования.
Но судьба, как известно, не ко всем была благосклонна, а Цунаде и вовсе, похоже, собрала на себя невезение за всю деревню и ещё парочку мелких посёлков вокруг. Иначе как ещё объяснить то, что за 50 с лишним лет число её побед даже не приблизилось к цифре её возраста, тогда как поражений уже было больше, чем было лет всем жителям Конохи вместе взятым? Всё против неё, не иначе. Всё против неё.
А может она и впрямь в чём-то была плоха. Может виной тому был алкоголь, который дурил ей голову, лишая должного уровня внимательности, а может у неё просто не было необходимого для игры чутья. Иначе как ещё объяснить то, что сейчас, имея на руках прекрасную раздачу, Цунаде всё равно проиграла? Тотальное невезение — или тотальная дурость. Но разве ж станешь винить в этом себя?
Впрочем, всё снова вернулось на круги своя. В какой-то мере её это даже успокоило.
— Аааа, — махнула она рукой, смиряясь со своим проигрышем, — всё-таки отыгрался. Ну, хорошо, твоя взяла! Задавай тему, быть может, и я вспомню что-нибудь.
А если не вспомнит — так выдумает. Фантазия у неё, у пьяной, работала не хуже, чем у этого «заправского путешественника», так что удивить его ей точно было, чем. Если не своей реальной историей, так выдумкой.

Цунаде даже представлять не хотела, что именно Кимимими принялся так увлечённо искать под своей накидкой. Застыв на ней взглядом, смотрящим сквозь Пятую куда-то в туманную неизвестную даль, он бродил рукой под светлой тканью так монотонно и прицельно, что невольно вызывал различного рода сомнительные ассоциации, сосредотачиваться на которых Цунаде не позволяла себе потому, что знала: румянец, который неизбежно последует за этим, выдаст её с головой. Ей только и оставалось, что, в очередной раз обновив маленькие чашечки с саке, неторопливо опрокинуть одну из них в себя, тем самым закрыв себе обзор.
— Молодые годы? — со смешком переспросила Пятая и облокотилась одной рукой на стол, привалившись к стене боком. — Мои молодые годы были так дав… Давяще насыщены событиями, что половину из них я уже успела забыть. Но раз тебе интересно услышать про друзей…
Поставив руку на локоть и приложившись к ней щекой, Пятая задумалась. Что могла она сказать про друзей того времени, если один из них был идиот, а другой — замкнутый бледнолицый гений? И если, повзрослев, первый так и остался идиотом, каким и был, а замкнутый гений хоть и успел сменить несколько лиц, но так и остался бледным, как поганка, вдобавок ко всему приобретя весьма устрашающую репутацию?
— Они были очень колоритными. Один вечно вёл себя, как дурак, чем изрядно меня раздражал — синяков и шишек я ему тогда много набила, а часть из них наверняка видна до сих пор, — особенно та, которая соседствует с ужасающими рубцами, оставшимися после того, как Цунаде переломала ему все рёбра в порыве гнева. — Другой — молчаливый, отстранённый, на всё имеющий свой собственный расчёт. Не могу сказать, чтобы он был отщепенцем или изгоем среди нас: своё одиночество он выбрал добровольно и, кажется, оно его полностью устраивало. Впрочем, с ним я как-то лучше сошлась в те времена, чем с нашим дурачком, — и кто бы знал, что время так разительно поменяет всё.
Воспоминания о детстве вызывали у Пятой чуть заметную улыбку сладкой ностальгии. Как ни посмотри, это и впрямь было счастливейшее время её жизни: время без войны, без каждодневных ужасов и потерь самых близких людей. Время, когда она от души лупила Джирайю за его глупые, неуклюжие попытки добиться её внимания; время, когда она подолгу могла сидеть рядом с Орочимару, в молчании читая каждый свою книгу, пока где-то неподалёку Сарутоби-сенсей тренировал главного бедокура их команды. Весёлое время.
— Команда в детстве из нас была неважная: один вечно получал от меня пинки, другой как-то не слишком был настроен на близкий контакт. Война всё изменила. Там сразу понимаешь, что к чему, — Цунаде скосила взгляд на Кимимими, — и быстро учишься работать в команде. По-другому в этой мясорубке попросту не выживешь. Но мы в те годы были лучшими.
Легендами.
— Пинки, конечно, не прекратились, как и увлечённость третьего члена нашей команды своими собственными идеями, совершенно, как оказалось, отличными от наших. Но он был на войне вместе с нами, был нашим товарищем и другом — и мы принимали его таким. Тем более что в бою на него можно было положиться. Если, конечно, он не сочтёт более правильным бросить тебя или добить. Холодный расчёт — ничего более, — Пятая нахмурилась.
Ещё шаг… И я убью тебя.
— Мы полностью доверяли ему. Но он считал это глупостью, отвергая то, что мы считали важным, и ставя выживание превыше всего. Имеющий всегда свои личные планы, в которых всем остальным место находилось лишь от случая к случаю. В тот момент наши с ним дороги разошлись, а после войны мы и вовсе втроём разбрелись каждый в свою сторону. И в следующий раз, когда наши пути пересеклись, мы чуть не убили друг друга.